Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
оказывается, Пила очень даже смотрибельна и сама по себе, без Эмерсона. о.О на Unknown похоже. а Unknown были крутые. и развязка - обожешмойданунафиг. неплохо, неплохо. а в виду наличия Эмерсона - еще лучше.))
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
хочу Лост. хочу Лост с Беном. а не абсурдную ахинею, которую выдают в восьмой серии. ну ведь там уже должен быть Бен. маленький молчаливый мальчик-социопат.
о да, нельзя мне читать википедию в 4 утра.
и Божешмой АбрамсЛинделоффиКьюзмои пусть наконец-то Кейт, Сойер, Джек и Джулиэтт умрут. ну пожалуйстапожалуйста. Локка можно оставить, да.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
Make my heart a better placeI'm dying to catch my breath. Oh, why don't I ever learn? I've lost all my trust though I've surely tried to Turn it around.
Can you still see the heart of me? All my agony fades away, When you hold me in your embrace.
Don't tear me down For all I need. Make my heart a better place, Give me something I can believe. Don't tear me down. You've opened the door now, Don't let it close.
I'm here on the edge again. I wish I could let it go. I know that I'm only one step away From turning around.
Can you still see the heart of me? All my agony fades away, When you hold me in your embrace
Don't tear me down For all I need. Make my heart a better place, Give me something I can believe. Don't tear it down, What's left of me. Make my heart a better place.
I've tried many times but nothing was real. Make it fade away! Don't break me down. I want to believe that this is for real. Save me from my fear! Don't tear me down.
Don't tear me down For all I need. Make my heart a better place.
Don't tear me down For all I need. Make my heart a better place, Give me something I can believe. Don't tear it down, What's left of me. Make my heart a better place.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
(drabble; 285)
В комнате только тени. В комнате я одна. Темно. За окном луна и ветер. Рисуют тени над моей головой. Я ложусь на пол и смотрю в потолок, замираю. Как будто меня нет, как будто я сама тень, воспоминание, ложь. Я стираюсь, исчезаю. Просто смотрю на потолок.
В комнате только тени. Они живут и дышат, они играют, они смеются надо мной, лежащей на полу, наблюдающей за ними. Они смеются надо мной, притворяющееся одной из них, настолько не способной бороться дальше, что я тихо, без движения, лежу на полу. Так, что кажется, будто меня нет. И мое дыхание – его не слышно в громком шепоте и незлом смехе теней.
В комнате только тени. За окном луна и ветер. Они рисуют мне отчаяние, они рисуют мне боль. Они рисуют одиночество, потом смеются и рисуют руку помощи. Они рисуют солнце и большие пышные облака. Не тучи. Они рисуют крылья. Они рисуют мороженое в вафельном рожке, сахарную вату и колесо обозрения. Они рисуют ночь. Они рисуют приключения, рисуют подвиг, рисуют любовь. Рисуют желание, рисуют страх. Я лежу на полу и смотрю в потолок.
В комнате только тени. В комнате я одна. Я, оставленная, брошенная, поломанная. Я лежу, замерев, на полу. Без движения, почти не дышу. Наблюдаю. Они играют, они смеются. Они обещают взять с собой, обещают показать все то, что я хочу. Все то, что мне нужно. Я закрываю глаза.
В комнате только тени. Темно. Я лежу на полу с закрытыми глазами, не смотрю наверх, не смотрю за игрой теней. Я лежу на полу очень долго, не подглядывая. Я лежу, пока не звучит сигнал будильника. И я открываю глаза. За окном дурачатся первые лучи солнца, тихонько пробираются через оконное стекло и затевают игру на моем потолке.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
маленькая часть. большая выкинута. там ей и место. нет, у меня все прекрасно. нет, я НЕ несчастна!
(original fiction; drabble; 206)
Она знает, что не нужна им. Что она слабая. Они спят вместе, и она каждую ночь ложится рядом. Подкрадывается на цыпочках к кровати и заползает под одеяло с его стороны. Она лежит, вытянувшись в струнку, смотрит на его спину, и старается не дышать, боится разбудить его своим теплым дыханием. Она прижимает руки к груди, боится нечаянно коснуться его, боится занять слишком много места. Если ей повезет, когда она просыпается, его рука лежит на ее животе. Не выше, не ниже. Если ей повезет, он улыбается, когда замечает на себе ее взгляд. Она почти не спит. Она смотрит на них, смотрит на него. Она сходит с ума.
Она знает, что не значит для них столько, сколько они значат для нее. Что они терпят ее. Но она упрямая. Она готова сделать для них что угодно. Она часами с наслаждением наблюдает за их разговорами, их играми, их любовью. Она всегда уходит, когда им хочется побыть вдвоем. Но всегда возвращается. Она любит их обоих, не может без них. Если ей повезет, она ненадолго становится центром их жизни. Если ей повезет, она сидит между ними в кинотеатре. Она все время улыбается во весь рот. Иногда счастливо, иногда грустно, но часто - отчаянно.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
(drabble, 172)
Я пересекаю коридор, когда у меня падает кружка. Так просто. Я разжимаю руку, и высокая керамическая кружка полная свежезаваренного зеленого чая падает на пол. Чай разливается. Кружка бьется. А я останавливаюсь как вкопанная, меня что-то останавливает. Что-то внутри. Тянущее, нездоровое. Оно останавливает меня, превращает в застывшую статую посреди темного коридора. С согнутой левой рукой и разжатыми пальцами.
Я знаю, что рядом никого, но мне кажется, что тысяча глаз из темноты наблюдает за мной, смотрит, оценивает, усмехается. Это называется паранойей; я – параноик. Но сейчас это – не то чувство.
В детстве на стенах моей комнаты висели рамки. Те самые, которые отдают по дешевке на распродажах. С засушенными бабочками внутри. В основном, бабочек приклеивают к задней стороне, под стеклом, но одна рамка очень старая. В этой рамке – острая бабочка с черно-белыми крыльями, отливающими всеми оттенками синего; левое крыло поломано, его части давно нет под стеклом. В этой рамке бабочка пришпилена булавкой.
Босыми ногами я чувствую тепло растекающегося по полу чая. Я чувствую холод пустого темного коридора.
Я – пришпиленная бабочка с поломанными крыльями в старой рамке.
неправильноМне с ним некомфортно, неправильно, даже страшно. Я всегда знала людей, умела подбирать для каждого свою манеру общения. Чуть больше улыбок, чуть меньше откровений.
Если у тебя проблемы – поговори с Элис, она добрая, умная, утонченная. Элис любит эвфемизмы, при ней нельзя говорить слово херня. При Элис я говорю ерунда, при Элис я расставляю все запятые.
Если тебе хочется повеселиться – обратись к Ди, она твоя лучшая бывшая подруга. Для нее пока нет прошедших времен. Ей ты говоришь: с тобой весело, с тобой классно; я рада, что ты – моя подруга. Ей пока рано знать, что это для тебя – в прошлом.
Я умею врать, но оставаться с каждым честной. Я умею читать людей. Но только не его. Его я даже боюсь. Потому что это он читает меня, это он подбирает для меня правильные слова, улыбки, взгляды. Это он врет мне. А я ему не верю.
…
Комната для посещений ухоженная. Она не похожа на тюремный переговорник, она не похожа на обычный офис, она не похожа на уютную гостиную. Но она ухоженная. На подоконниках стоят цветы. Мебели очень мало. Окна всегда открыты. Сейчас лето.
Посреди комнаты – стеклянная стена.
Она не на самом деле стеклянная, просто так говорят потому, что она прозрачная. В одном месте есть характерные трещинки. Как от удара. От удара с размаху по зеркалу, когда в последний момент пытаешься остановить движение. Зеркало ты не разбиваешь, но рука заживает потом целых три недели.
Эта стена – тонкая. Стена – условность. Никто никогда не пытался прорваться с одной стороны на другую. Нам говорят, что трещинки в стене – это отчаяние. Нам говорят, что это боль. Гнев. Страх. Они уже и сами не знают, что говорить.
…
Первой приходит Лиз. Не родители, не моя лучшая бывшая подруга, не он. Первая – Лиз. Она – это новая я, новая лучшая подруга моей бывшей лучшей подруги.
Почему Лиз первая, я знаю. У нее синдром заботы об окружающих. Я называю это показной ложью и всегда кривлюсь при виде Лиз. Она называет это… У нее нет для этого названия. Она просто из кожи вон лезет, чтобы быть хорошей, идеальной. Даже с таким дерьмом как я, она этого не скрывает.
С Лиз я всегда ехидна, всегда холодна. Когда она переспрашивает, что я имела в виду под очередным едким комментарием, я не говорю, что весь ее миленький образ меня раздражает. Я говорю: "только то, что ты сказала". Но я люблю Лиз. И не желаю ей зла, никогда не желала. Просто она живет в слишком правильном мире. Ей так кажется.
Когда приходит Лиз, я сижу на стуле. Он неудобный, железный, лопатки больно упираются в спинку. Когда приходит Лиз, моим руки связаны жгутом; мне совсем недавно ввели успокоительное, поэтому можно сказать, что я немного не в себе. Мне кажется, что я вот-вот упаду со стула. Стул стоит почти вплотную к стеклянной стене.
…
- Дорогая, что они с тобой сделали? – выдыхает Лиз.
Ей меня жаль. Ей всех жаль. На ее лице такой ужас, как будто она увидела почти-труп, но я уверена, что она никогда не видела их. Она никогда не видела живых людей, в чьих глазах отражалось время их смерти. Она никогда не заглядывала в эти глаза.
Светлая, добрая Лиз из своего идеального мира. Она называет всех "дорогими", она со всеми любезная, милая. Фальшивка.
Мои губы складываются в ухмылку. Самую гадкую, самую кривую, на которую я способна. Корочка на губах от нее трескается и в трещинки проступают теплые капли свежей крови. Ужасная маска. Но она правильная.
Я хочу что-то ответить, что-то резкое, что-то язвительное, но из меня вырывается только бессвязное бормотание. Я прочищаю горло, и это причиняет ужасную боль. Я ни с кем не разговаривала уже очень давно.
…
Лиз подходит вплотную к стеклу, прямо напротив меня. У нее лицо, полное жалости. Жалость сочится в каждом ее движении. Не любовь, не забота – жалость. Лиз хочет посмотреть мне в глаза, но из-за успокоительного моя голова кажется слишком тяжелой, ее все время клонит вниз. И я смотрю в пол.
Лиз дергается, как будто хочет присесть на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза. Но не сдвигается. Она стоит прямо, почти руки-по-швам. Я читала их правила, я читала оба тома их правил. Присаживаться на корточки у них не запрещено. Я почти слышу, как она подбирает слова.
Лиз смотрит на меня с жалостью, я знаю это, мне даже не нужно снова пытаться поднимать голову, чтобы увидеть. Мне хватило одно взгляда, когда Лиз только вошла в комнату. Такие, как она, очень предсказуемы.
Декольте ее блузки почти непростительно. Но это тоже не запрещено. Лиз ни за что не опустится передо мной на корточки, она считает себя выше этого. Выше меня. Это знаю я, это знает она.
Я смеюсь. Тихо, надрывно и зло. От этого комната начинает прыгать и вращаться. Я прижимаюсь лбом к стеклу, я смотрю в пол. Вещи постепенно возвращаются на свои места.
Если бы не успокоительное, если бы не стекло, если бы не жгут на моих руках, я бы сейчас похлопала Лиз по плечу, пожала бы ей руку. Наконец-то она перестала быть рафинированной, наконец-то она перестала быть милой. По крайней мере, со мной. Я давно этого ждала, я этого очень хотела. От людей всегда требуют, чтобы они не притворялись, были теми, кто они на самом деле.
Я облизываю губы, слизываю проступившую сквозь трещинки кровь. От вкуса крови меня тошнит. Прямо здесь, на стекло. Я все еще прижимаюсь лбом к стеклу, за которым стоит Лиз-которая-перестала-притворяться, которой всего лишь жаль меня. Ни любви, ни заботы, ни других чувств. Поэтому нет и слов.
Лиз стоит там, по ту сторону стекла, подбирая слова. А меня тошнит прямо на стекло, на ковре со стороны Лиз начинает разрастаться мокрое пятнышко, отголосок того, что стекает с моей стороны стекла в том мире. И я снова смеюсь. Уже истерически. Из двери за мной выходят врачи и охранники.
Когда мне задирают голову, я вижу Лиз. Она прикрывает рот ладонью, но не уходит, смотрит. Я не перестаю смеяться, как будто что-то во мне сломалось. Поэтому мне что-то вкалывают, и я почти сразу отключаюсь.
Пока, Лиз, ты выполнила свой долг перед своей совестью, будь спокойна.
Пока, Лиз, я все равно люблю тебя.
…
В следующий раз ко мне приходят родители. Стул уже не ставят так близко к стеклу. Рядом с дверью, с моей стороны, стоит их человек. Охранник или врач, я не знаю. У них тут все почти одно и то же.
В этот раз я выгляжу лучше. Мне так кажется.
Я не хочу с ними разговаривать. Я вообще никак не реагирую. Ни на что. Мои руки связаны, но уже не на виду. У них еще осталось уважение к институту семьи. Поскольку я молчу, человек, стоящий у двери подходит к моим родителям и объясняет, что я еще в тяжелом состоянии и бла-бла-бла.
Все эти встречи здесь, в комнате для посещений, они не для меня, они для людей по ту сторону стекла. Все эти цветы на подоконнике, открытые окна, потому что сейчас лето – все это не для меня, а для них. Поэтому мне можно быть капризной. Наверное.
А может, потому что раны еще кровоточат.
…
Я умею читать людей. Я умею врать, но быть с каждым искренней. Я каждый раз разная, как персонажи моих историй. Ох, я такая мечтательница. Была ей, по крайней мере. Пока не увидела то, что изменило меня. Не сломало, изменило.
Я не опускалась вниз, я просто ушла. То, чего они все боялись, что ненавидели, всегда было рядом, было здесь. Есть правильное слово – диффузия. И было уже слишком поздно что-либо остановить. Нет такого деления на плохих и хороших. Хотя бы потому, что плохие – совсем не плохи, а хорошие – обнаглевшие снобы. Это деление неправильно. Но они это так называют. И плохие, и хорошие.
Я ушла от хороших, меня не приняли плохие.
Там внизу, который перестал отличаться от верха, я видела столько, что никогда не смогла бы оправиться. Если бы у меня было время. Но времени у меня нет. Как и уже почти нет жизни. Кровь в моих венах даже почти не кровь; в ней дольше ядов, лекарств, смерти. Все знают, что будет, если смешаться с плохими. И я знала.
Хорошие называют это низом. О тех, кто уходят, говорят опустился. Я называла это темной, оборотной стороной. Думала, что делаю что-то правильное. Они ошибаются. И я ошибалась.
Я очень сильно ошиблась. Но теперь это не имеет значения.
…
Таких, как я, не называют почти-трупами. Хотя бы потому, что мы – из них, мы из хороших. Нас лечат, за нами ухаживают. Но мы все равно сдыхаем.
Мы были там, за чертой. Мы видели и знали слишком много. Нас, как самоубийц в прошлом, хоронят без крестов, без памятников. Нам, говорят, прямая дорога в ад. Но этого можно и не говорить. Мы знаем это и сами. Мы – хорошие, которые спутались с плохими, опустившиеся. Мы ни во что не верим, нам нечего терять, нас нечем убедить. Нам не больно. Не так больно, как остальным. Поэтому наши раны еще можно лечить. Раны, которые мы получили, делая что-то не хорошее.
Мы все возвращаемся рано или поздно. Приползаем. Кто-то – по частям, кто-то – изодранный в клочья. Кто-то – уже мертвый. Это хорошо. Нас всех принимают. Нас всех оправдывают, потому что они знают, что мы долго не протянем.
Не принимают только почти-трупов. Если таким когда-нибудь удается вырваться наверх, к хорошим.
…
Спустя три недели, раны больше не кровоточат. И почти не гноятся. Мне больше не колют лекарств, они и раньше не помогали. Они не помогали справляться с болью, они помогали хорошим справляться с такими, как я, пока мы еще тянемся назад, на ту сторону, вниз.
В комнате очень светло. И тепло. Не жарко, сегодня тянет прохладный легкий ветерок. Он словно окутывает меня, я как будто лечу, поддаюсь ему.
Мои руки больше не связаны.
В комнату входит он, и я коротко вздыхаю. Зрачки сужаются, мышцы напрягаются. Я больше не чувствую ветра, не вижу солнца. Передо мной – только он. По-другому с ним нельзя, иначе он увидит, что-то, чего я хочу, чтобы он не видел.
Он смотрит на меня ни с жалостью, ни с заботой, ни с любовью. Он смотрит на меня так, как будто я никогда не уходила. Как будто я все та же самая. И это так странно.
- Привет, - говорю. А может, и спрашиваю.
Я не уверена. С ним я всегда не уверена. С ним нужно проверять каждый ход, подстраховываться.
Он не улыбается, не ухмыляется, не усмехается, но на его лице появляется добродушное – добродушное? – выражения лица. Такое обычное, такое знакомое по тому, так было раньше. Я встаю со стула.
Он подходит ближе к стеклу, я подхожу ближе к стеклу. Тогда он усмехается. Я всегда была его тенью, его отражением.
- Ужасно же ты выглядишь, - добродушно.
Теперь усмехаюсь я. Точно так, как он. Только на другую сторону. Ведь я его отражение. Это стекло – как зеркало. И я – его точное отражение. Я. Тощая, бледная, с отросшими темными волосами и челкой, лезущей в глаза. Я – живой скелет, обтянутый бледной кожей. Разбитая фарфоровая кукла. С красными от отсутствия сна и лекарств глазами, с обкусанными губами, на которых не успевает зажить корочка. Я острая, больная. Моя грудь перетянута бинтами так, что это можно заметить даже под форменной рубашкой.
Я его отражение. И всегда была.
Он тоже выглядит неблестяще. Это даже не из-за его вечной небрежности. Это что-то другое. Усталость? Загнанность.
Я ничего не говорю, жду, что сделает он.
- Давно тебя не видел.
- Соскучился? – ехидно. Потому что мы оба знаем ответ.
- Просто давно тебя не видел. Ты тощая.
Это не комплимент, не похвала. Я никогда не слышала от него добрых слов. Иногда мне так хотелось допридумать что-то за всеми мелочами, которые он делал. Мне так хотелось видеть что-то за всем тем, чего я в нем так боялась. Я никогда не боялась в него влюбиться. Я боялась, что он меня никогда не полюбит.
Поэтому мне всегда было с ним так тяжело, так некомфортно.
Я молчу, жду, что сделает он.
Я молчу слишком долго, прежде чем понять, что сейчас он – мое отражение. Наши разговоры – это маленькие войны. Кто-то всегда ведомый, кто-то всегда донор, кто-то всегда проигравший. Этот кто-то всегда я. Так было раньше.
Я хочу рассмеяться. Точно так же, как рассмеялась, когда поняла, что Лиз презирает меня. И наслаждается этим. Но я не смеюсь. Раньше я никогда не боялась в него влюбиться, сейчас – до ужаса боюсь.
Раньше я изо всех сил пыталась стать его отражением. Я была наивная. Я думала, что знаю людей, знаю правила игры. Но я и сейчас не знаю. То, что я опустилась, не сделало меня не умнее, не сделало меня сильнее. Я просто стала никакая.
И я смеюсь.
…
В следующий раз ко мне приходит Ди. Моя бывшая лучшая Ди, моя лучшая бывшая подруга. Она изменилась, изменилась больше всех, кого я раньше знала. Моя веселая, самоуверенная и наивная Ди. Теперь она уже не наивная. Она больше не наглая, не эгоистичная. Она острая. И я улыбаюсь. Она такая, какой была я.
На губах выступает свежая кровь.
Ди тоже говорит, что я тощая, что я ужасно выгляжу. Она говорит это только потому, что сквозь бинты на рубашке проступает кровь; потому, что мои темные волосы спутаны; потому, что я похожа на ходячий скелет, обтянутый кожей. На смешную несуразную игрушку. Он говорит так, потому что на ее пальце кольцо.
И я вся сжимаюсь. Мне некомфортно, мне страшно. Нет, Ди, не говори, пожалуйста, не говори этого вслух!
Я падаю на пол и почти сразу отключаюсь. Так и не узнав, на ком второе кольцо. Второе кольцо из той пары со свадьбы Ди. Приятная темнота.
Но я вдруг возвращаюсь. Меня трясет, у меня течет пена изо рта, я уже почти захлебываюсь ей, но я вижу, как Ди что-то гневно и упоением договаривает, как трясет перед стеклом, за которым подыхаю я, кольцом. И вижу ее. Я вижу, как шевелятся ее губы, как изо рта вылетают слова, но я не слышу ее.
Пока, Ди. Передавай ему привет. Скажи, что я его люблю.
…
Ко мне больше никто не приходит, и мне кажется, что это уже вот-вот конец. Я лежу, глядя в потолок, допридумавая истории тех, кого я знала в этой жизни. Кого я знала в той жизни.
Элис. Добрая, умная, утонченная Элис. Она так и не пришла. И никогда не пыталась связаться. Я знаю, это потому что ей сказали, я меня уже нет. Давно, когда я только ушла. Ей сказали, что от меня уже нечего искать. Ведь, правда? И Элис уехала. Куда-нибудь в лучшие места, помогать там людям; заниматься любимым делом. Искренняя, бескорыстная, таинственная Элис. Я надеюсь, тебя никогда не тянуло на ту сторону, куда потянуло меня. Ведь, правда? Я надеюсь, ты иногда вспоминаешь про меня.
За окнами уже осень. И идет дождь.
Я думаю о своих родителях. Они развелись. После того, как я ушла. Да и что еще должно было держать их вместе? По началу они еще пытались все вернуть, они еще вспоминали меня с любовью и грустью. Мать плакала. А потом они возненавидели. За то, что не умерла. Там, на той стороне, внизу; сразу как опустилась. И мне не жаль.
С той стороны оконного стекла капает дождь, с этой стороны – капельница. Она протекает. Здесь все старое, почти непригодное. Мы все равно сдохнем.
Я представляю свадьбу Ди. Идеальную свадьбу Ди. Именно такую, которую она хотела. С колокольчиками, цветными бокалами и большими букетами. Лиз – свидетельница, подружка невесты. И я даже рада этому. Я рада за Ди, рада за Лиз; на всех фотографиях они вместе, смеются. И только на некоторых фотографиях – жених. Угрюмый и растрепанный. Но все равно – счастливый? – добродушный.
В своем сознании я дорисовываю и на его пальце кольцо. То, второе кольцо Ди. Я должно быть, просто его не рассмотрела.
Я впервые чувствую себя хорошо и правильно, думая о нем, теперь муже Ди. Я чувствую себя комфортно. И я больше не боюсь. Я не боюсь, что люблю его, но он никогда не полюбит меня. Больше не боюсь.
…
Через четыре недели мне говорят, что я поправлюсь. По-настоящему. Как бывает в больницах. Они говорят, что я не сдохну. Что все мои царапины прекрасно заживают, что вся дрянь внутри моей крови рассосалась и вышла. Они не удивляются. Им вообще по сути все равно. Если все то, чего я нахваталась внизу, нахваталась от плохих, не убило меня, меня убьют наверху, меня убьют они сами. Хорошие. Таких, как я, если мы выживаем, казнят.
ps а вообще, я просто испугалась, когда увидела конечное число слов. все совпадания - недайбоже - не специальны. милые, я вас люблю! это мой подарок на мой день рождения. гг.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
самый лучший подарок - от Элис. я визжала, прыгала от счастья, тискала ее и никак не могла перестать улыбаться. Элис подарила мне Дина и Импалу, на которых я теперь обречена подвисать целый год, ибо они посместились над столом.
хм. а ведь это еще и не день рождения. ну в смысле, пока еще.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
я обычно здесь немногословна. и буду стараться придерживаться той же стратегии дальше. просто у меня, кажется, появилось слишком много свободного времени.
ставлю большую писанинку от руки на 100 листов А4 на то, что мое новогоднее желание не сбудится и это все предрассудки.
Cheers darlin' I got years to wait around for you Cheers darlin' I've got your wedding bells in my ear Cheers darlin' You gave me three cigarettes to smoke my tears away
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
Название: Страх Автор: cutepoison47 Пейринг: Дин/Джо Рейтинг: PG Варнинг: POV Джо Слов: 435 Дисклаймер: ага. Крипке и остальные. не претендую... наверное. A/N: нет. ну не так я вижу Дин/Джо. совсем. а значит, буду работать над этим.
fearКогда она была маленькой, в ней поселилось и начало жить чувство страха. Оно всегда было при ней. Несмотря на все, что Джо успела пережить, ей все еще было страшно. Ей все еще было больно. Джо не знала, какие раны причиняли ей больше боли: старые и успевшие затянуться или новые глубокие порезы.
Джо давно не была наивной. Она считала себя даже циничной. Она училась сарказму. Те, кого она хоть немного подпускала к себе, считали Джо холодной, расчетливой. А он всегда называл ее бесхарактерной, мягкой. Школьницей. Не забавной маленькой школьницей, а наивной и доверчивой. И Джо иногда казалось, что с ним она действительно такая. Но это было так давно.
Джо постоянно боялась. Боялась всего. Открытых пространств, хмурых взглядов, недосказанности. Джо до чертиков пугал скрип несмазанных петель. Но Джо никогда не подавала вида. Она, наверное, и сама не понимала, насколько ей страшно, просто жила с этим, и все. Она уже и не помнила, как жить иначе. А может, и вообще не знала. Когда твой отец охотник, а мать управляет баром, в котором все время собираются люди, которые даже слишком много знают о темной стороне, трудно ничего не бояться. Трудно не бояться, что это темное когда-нибудь доберется и до тебя. Трудно не бояться, что твой отец может однажды не вернуться с охоты. Особенно, когда твои страхи становятся реальностью. Джо постоянно боялась. Но она научилась быть невосприимчивой. Черствой, жесткой.
Но почему-то Дин Винчестер всегда видел в ней девчонку. Наивную, напуганную. И Джо это сбивало с толку. Она никогда не могла унять чуть заметной дрожи, в разговорах с ним. Она каждый раз долго себя укоряла за глупости, которые несла при нем. Джо тысячу раз называла себя дурой. Она ненавидела все те мелочи, которые выдавали ее волнение. Показывали, что ей не так наплевать, как она хочет выставить.
Она всегда была начеку. Джо знала, что для того, чтобы что-то темное не добралось до тебя, нужно всегда быть осторожным, внимательным, а еще – хорошо вооруженным. Она знала, что это темное когда-нибудь доберется до нее, несмотря на то, что она сама перестала пытаться до него добраться. А может, как раз именно потому, что она перестала пытаться. Джо это прекрасно знала. Она боялась шорохов, запахов, незнакомых и припозднившихся посетителей. Но Джо не боялась этого темного. У Джо с ним были личные счеты.
Она была бы и рада остаться наивной, мягкой. Но так было слишком страшно. И Джо научилась врать вместо открытости, язвить вместо искренности, ухмыляться вместо улыбки. А Дина она не боялась. С Дином можно было быть честной, с ним можно было быть ранимой, с ним можно было звонко смеяться.
В ней постоянно жило чувство страха. Если бы Джо когда-нибудь решила назвать его, она назвала бы его Винчестер.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
Название: Восходящее солнце Автор: mercurybard Переводчик: cutepoison47 Бета: annyhead Оригинал:community.livejournal.com/mercstales/9196.html Фандом: Leverage Рейтинг: PG-13 Дисклаймер: Leverage принадлежит замечательным людям, но, к сожалению, не мне. Пейринг: Паркер/Элиот Слов: 421 Саммари: "Десять кило безумия в пятикилограммовой упаковке." Примечание переводчика: разрешение получено, рейтинг немножко подскочил при переводе. И - да, я несу отсебятину своими кривыми ручонками.
soleil levant- Ты и правда считаешь, что со мной что-то не так? - Паркер, на тебе нет штанов, - заметил Элиот. Он пришел домой из бара, только чтобы дверь открыла Паркер, на ничего которой не было, кроме майки на лямках и трусиков с логотипом Супермена спереди. Быстро, хоть и рассеянно, осмотрев квартиру, он не увидел ничего даже отдаленно похожего на штаны Паркер, так что вполне возможно, она пришла/приехала/спустилась на лебедке без них. И это его не удивило. - Не-а. - Есть какая-то причина тому, что ты вломилась ко мне домой? - Есть какая-то причина тому, что ты никогда не приводишь этих девчонок из бара домой? – парировала она, запрыгивая на стол, ее тощая задница точно уместилась между его бутылкой Джека Дениэлса и стопкой непрочитанных журналов "Guns & Ammo". Она наклонила голову набок, и ее блондинистые волосы рассыпались по плечам. Его теория с лебедкой провалилась: Паркер всегда носила черный кожаный берет, когда спускалась на лебедке, но его он тоже нигде не видел. - Ты гей? - Что? – Элиот наконец вошел в свой собственный дом и захлопнул за собой дверь. - Они подходят к тебе, ты улыбаешься им, они делают все эти знаки, вроде: "отвези-меня-домой-и-трахни", а после ты уходишь домой слегка пьяный и в полном одиночестве. Элиот был довольно пьян, когда покидал бар. Сейчас его тело инстинктивно пыталось протрезветь… для своего же блага: - И, по-твоему, это делает меня геем? - Это только теория. - Паркер… - Я подумываю о том, чтобы на следующей неделе украсть "Впечатление. Восходящее солнце" из музея Мамоттана Моне. Если только Нейт не позвонит. Она бы бросила картину посреди музея, чтобы ответить на звонок Нейта. Они оба поступили бы так, хотя Элиот постарался бы быть более аккуратным. Это было довольно странно: быть из хороших парней. Паркер соскользнула со стола и босыми ногами подошла к нему, пока не оказалась так близко, что он мог чувствовать запах ее духов – они почему-то напомнили ему о Рождестве. - Ты знаешь, что я украла первым? Она не смотрела ему в глаза, когда спрашивала, волосы спадали на ее лицо. Элиот заправил одну из прядей ей за ухо. - Не имею ни малейшего понятия. - Моего плюшевого зайчонка, Банни. - Паркер, зачем ты говоришь мне это? Он подняла глаза и шаловливо улыбнулась: - Я пытаюсь тебя соблазнить. Получается? - Ну да. А почему бы нет?
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
(original fiction; death!fiction; pg; 500)
my father worked as a locksmith Когда маленькая Мэгги училась в школе, она писала сочинение о своем герое. Она писала "Мой отец работал слесарем...". Она гордилась. В их маленьком городке это было достижением.
Когда маленькая Мэгги подросла и уехала в колледж, ее отец возглавлял уже свою маленькую компанию. Среди друзей Мэгги ее истории о детстве не пользовались таким успехом, как в школе. Мэгги старалась стереть свою историю. После того как Мэгги уехала в колледж, она почти перестала навещать родителей.
Когда уже взрослая Мэгги перестала отвечать на звонки от матери, под Рождество ей пришло письмо из похоронного бюро. Родители Мэгги знали, что только до нее могли добраться. Взрослая Мэгги стала черствой обладательницей дешевого костюма и разбитых надежд.
Отец Мэгги работал слесарем. Он проработал слесарем не меньше десяти лет, чтобы прокормить семью и чтобы претендовать на более высокую должность. За эти десять лет он прожил добрую половину своего срока, и когда пришло его время сыграть в ящик, единственной, кто оставалась все время около его кровати была полноватая и склочная супруга.
Когда Мэгги вернулась домой и взглянула в заплаканные глаза матери, все что вертелось тогда в ее голове, составило: "А дорого ли нынче стоит смерть человека?" и "А покроет ли это моя зарплата?".
Когда маленькая Мэгги училась в школе, она писала "Мой отец работал слесарем…". Когда Мэгги исполнилось двадцать шесть лет, ее отец был мертв и холоден.
В двадцать шесть лет Мэгги была худощавой, высокой и на редкость прямой девушкой с невыразительного цвета волосами. Мэгги работала адвокатом во вшивой конторке, получала гроши, которые, в основном, уходили на уплату ренты квартиры, которую она снимала. Мэгги жила в квартире 23С в забытом Богом уголке большого города. У Мэгги почти не осталось друзей с колледжа, и почти никто из коллег не любил ее за слишком сухой характер.
В похоронном бюро Мэгги вызывала неодобрение решительно у всех: выбирая гроб, Мэгги водила указательным пальцем с длинным ухоженным ногтем по смете, выбирая все самое дешевое. Когда Мэгги показали список предполагаемых услуг, она черной ручкой Parker вычеркнула целых три пункта и не моргнула глазом. Запнувшись о стоявшие у выхода венки, Мэгги пробормотала: "Такой ерунды на этих похоронах не будет". Мэгги рассчиталась наличными, крупными купюрами. Такого в похоронном бюро тоже не любили.
Когда Мэгги была маленькой, ее отец работал слесарем. Он редко бывал дома, все время был усталым и грустным. Работа отнимала у него все время и силы. Но когда он видел Мэгги, он готов был на руках ее носить и тратил большую часть своей зарплаты на подарки своей дочери. Его жена ворчала по этому поводу, но, в конце концов, на жизнь им всегда хватало.
Когда Мэгги исполнилось двадцать шесть лет, ее отец стал холодным трупом, лежащим в деревянном ящике вместе с ее воспоминаниями о детстве. Когда Мэгги стояла над не засыпанной ямой на кладбище, даже тени не было на ее лице. После завершения всех соответствующих ритуалов, Мэгги развернулась и ушла, оставив родне плачи и стенания. Вернувшись в свою квартирку, Мэгги взяла сверхурочную работу, чтобы плата в похоронное бюро не стала ударом по ее бюджету.
Когда Мэгги исполнилось двадцать семь лет, Мэгги пустила себе пулю в лоб.
ps to Seleste это не то, что обещалось. pps это не связано с последними событиями. ppps всепиздеж (с)
MARY-LOUСпасибо Олесе, привезшей мне молочный чай. Спасибо Косте, давшему мне ножку от табуретки. Спасибо Нике, написавшей: "Мне кажется, что сейчас осень".
::..:: Они хотят идеальной жизни. Она всегда заваливает их экспертизы. Ее зовут Мэри-Лу. На ее файле до сих пор наклеена фиолетовая лента. Что она значит, Мэри-Лу никогда не спрашивает. Надеется так быстрее от нее избавиться. На запястье Мэри-Лу бумажная полоска с плохо пропечатанным именем и какими-то цифрами. Мэри-Лу пьет ванильный травяной чай. Когда ей его наливают, чай слишком горячий. В желтоватой поверхности дрожит отражение ламп дневного света. Мэри-Лу поднимает глаза наверх и щурится от слишком яркого света. Лампы на месте, у Мэри-Лу все время дрожат руки. На ее психиатре сегодня твидовый пиджак. Под пиджаком – жилетка. Мэри-Лу с шумом отпивает из своей чашки, не отрывая взгляда от подрагивающих пятнышек света, пока ее голова не заслоняет лампы. Она закрывает глаза. Мэри-Лу нравиться быть сумасшедшей. Мэри-Лу любит черные жилетки.
::..:: - Что ты последнее помнишь о доме твоих родителей? – спрашивает. Мэри-Лу наклоняет голову набок. Вокруг них – большой просторный кабинет с книгами на полках. Занавески на окнах в рюшечку. Чайный сервиз на подносе в цветочек. Воплощение уюта. По крайней мере, должно им быть. В их идеальном мире. Мэри-Лу делает еще один шумный глоток. - Не знаю. Это неправильный ответ. Тот ответ, который учат употреблять, если только ты не хочешь провалиться. Мэри-Лу не хотела. Ей очень не нравилась фиолетовая метка на ее файле. Ей хотелось быть сумасшедшей, но не хотелось одинаковую, бесцветную одежду. Ей не хотелось сидеть в этом кабинете. - Мэри-Лу... – мягко. Но с нажимом. С мягким нажимом. Ее взгляд утыкается на кончик стержня его ручки. Это всегда Parker. Чернила всегда черные. Человек привычек. Мэри-Лу нравиться думать, что она хороша в анализе. - Я уехала... - Нет, - перебивает, - последнее. Черкает что-то в своих бумагах. Бумаги на планшете. Планшет на коленях. Они сидят в этой затхлой комнате друг напротив друга в зеленых креслах с массивными ножками из какого-то там дерева. Он сидит, откинувшись на спинку, закинув ногу на ногу. Руки Мэри-Лу на коленях, она старается держать спину прямой. - Кухня, - молчит. – Раньше я всегда помогала с уборкой. Ненавидела... но помогала. Потом я уехала. Некому было больше убирать. Плита на кухне была ужасно грязной в последний раз. И занавески... Они были настолько пыльными. И всюду эти пятна, разводы. Взгляд Мэри-Лу перетекает на занавески в этой комнате. Кружевные, отутюженные, оскорбительно белые. За ними светит искусственное солнце. Мэри-Лу интересно, оно бариевое, неоновое или натриевое. Ладошки Мэри-Лу мокрые, когда она снова берет чашку. Отраженные огоньки пляшут на желтоватой поверхности.
::..:: В следующий раз комната уже желтая. Чайный сервиз с котятами. Занавески плотно задвинуты. Мэри-Лу знает, что это каждый раз одна и та же комната. В этот раз чай молочный. Руки Мэри-Лу так же трясутся. Иногда Мэри-Лу кажется, что это не ее имя плохо пропечатано на бумажной полоске, а ее руки дрожат слишком сильно. Она сидит в кресле, покачиваясь взад и вперед, ее взгляд блуждает по комнате. Пока он не называет ее имя. На ее психиатре в этот раз рубашка в тонкую вертикальную полоску. На коленях планшет. Он что-то черкает не глядя. - В тот раз мы говорили о... - О кухне, - перебивает. - Да. - Она была, - раскачивается взад-вперед, глядя по сторонам, - желтой. И маленькой. Табуретки были синими. Теперь он что-то внимательно записывает. Мэри-Лу следит за кончиком ручки, оставляющим за собой округлые плотные буквы, слегка наклоненные вправо. Мэри-Лу не видит всех слов, но зацепляется за очертания, похожие на "социально". Мэри-Лу очень не нравиться это слово. Она с обидой переносит взгляд на чашку. - Табуретки? – переспрашивает. Белый котенок на чашке Мэри-Лу выглядит особенно уродливым. Он пялится своими косыми глазами с рисунка. Мэри-Лу переводит взгляд на психиатра. Несколько верхних пуговиц его рубашки расстегнуты. Его пиджак – черный. Сегодня черный цвет раздражает Мэри-Лу. Она снова начинает скользить взглядом по комнате.
::..:: - Я ведь не сумасшедшая. В этот раз комната снова зеленая. Но не изумрудно-зеленая, а зеленая, как зеленое яблоко. Нет ни сервиза, ни чая. Занавески открыты, но за ними темно. Мэри-Лу от этого не по себе. Мэри-Лу – человек привычек. На психиатре нет пиджака. Его фланелевая куртка валяется на спинке стула. Он долго расписывает ручку, прежде чем начать делать записи на планшете. Он выглядит каким-то усталым. Он выглядит более похожим на обычного человека, чем на отутюженный образ. Более, чем всегда. - Я вменяема, - повторяет. - Я знаю. Он – что-то среднее между ней и ими. Он – не один из системы идеальных ценностей. Он никогда не носит правильные костюмы с галстуками и не заполняет требуемые формы. Для них он, наверное, настолько же сумасшедший, как и его пациенты. Но не такой как Мэри-Лу. Он успел – был вынужден? – привыкнуть, стать как они. Мэри-Лу не знала, восхищаться этим или нет. - Поговорим о конце света, - говорит. – Как ты его себе представляешь? – спрашивает. Мэри-Лу смотрит в темноту за занавесками, пытаясь разглядеть там хоть что-нибудь. Но это - абсолютная темнота. Идеальная. И Мэри-Лу не останется ничего, кроме как пожать плечами и сказать: - Не знаю. Он пишет что-то. Потом останавливается ненадолго и дописывает что-то еще. Мэри-Лу кажется, что она видит в его движениях излишнюю резкость. Она называет это нервозностью. Она знает, что ему не нравиться, когда Мэри-Лу говорит "Не знаю". - Ты помнишь? – спрашивает.
::..:: В следующий раз он опаздывает. Мэри-Лу ждет в сиреневой комнате. Мэри-Лу пьет мятный чай. Когда он приходит, чай уже совсем остыл. В этот раз он не брит, и его рубашка смята. В этот раз вместо Parker с черными чернилами – шариковая ручка синего цвета. Но в этот раз уже нет нервозности. В этот раз он ничего не пишет, планшет лежит на столе. - Табуретки. Мы говорили о них, помнишь? – спрашивает. Мэри-Лу хмурится. Это не то, о чем она хочет говорить. Мэри-Лу кажется, что когда-то она была капризной. Ей нравится, что сейчас – не когда-то. - Помню, - кивает. - Какие они были? – спрашивает. - Синие... - Нет, - перебивает. - ...с полметра от пола. С белыми ножками, - медленно, - если открутить одну ножку от табуретки, ее можно использовать как оружие. Собственные слова не нравятся Мэри-Лу. В них что-то невыносимое. Знакомое. Мэри-Лу снова раскачивается взад и вперед, сидя прямо в кресле, руки на коленях. В этот раз чайный сервиз с цветочками. Мэри-Лу помнит этот сервиз с одного из тех раз. - Ты защищалась, - не спрашивает. – Ты убила их, потому что защищалась. Мэри-Лу кивает. Он берет планшет и пишет на нем одно слово. Потом подчеркивает его.
::..:: Мэри-Лу кажется, что сейчас осень. Потому что ей холодно, потому что идет дождь. Мэри-Лу смотрит вверх. Нет солнца. Ни бариевого, ни неонового, ни натриевого. Никакого. И больше не будет. Мэри-Лу стоит на разрушенном мосту и смотрит на разрушенный город. Мэри-Лу знает, что был конец света. Он подходит с востока. Он снова небрит. На нем знакомая фланелевая куртка, воротник куртки поднят. Он встает слева от Мэри-Лу. - Это был их конец света, - говорит, - чтобы убрать все лишнее и оставить идеальное. - Нет, это был наш конец света. Чтобы убрать все лишнее и оставить главное. Мэри-Лу смотрит на него. Мэри-Лу кажется что-то знакомое в синей фланелевой куртке. Мэри-Лу кажется что-то знакомое в темно-карих глазах. Мэри-Лу кажется, что когда-то его могли звать Джон Харвелл, что он когда-то мог быть ее одногруппником в занятиях по психологии. Мэри-Лу кажется, что ее могли звать Селин Чаптер. Мэри-Лу нравится, что сейчас – не когда-то. - Что значила фиолетовая метка на файле? – спрашивает.
Кьют || there's a reason I don't date crew, Commander. (c)
запись запилена ради информации под катом.
Кьют. cutepoison47. Эмили Мизери. misery47. Линн Ривер. дезертир. эл-ти. фандомно-реальный дневник, филиал тумблера с кучей ИРЛ нытья. Internet mems -- CHECK. бывших махровый гетник. толерантное чмо. не приветствую ПЧей в дневнике; не подписываюсь на ПЧей, пока не поговорю с ними несколько раз в комментариях; читаю ПЧ через "Список ПЧ"; всех люблю, но удивляюсь тем, кто приходит молча почитать (я не кусаюсь).
итак, летом 2012 года, когда мне было лень держать линию*, я решила упорядочить тэги. мне это удалось не полностью, но всё же я осталась ими довольна. правда, вышло так, что половина тэгов родилась в тот же период времени и была понятна только мне и еще парочке друзьяшек-троллей, так что я решила запилить этот гайд**. *см. ниже. **идея уперта у Суоми.
ТЭГИ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ (в алфавитном порядке): тэг: ...а зомби зомби зомби. произошел от "человек человеку волк, а зомби зомби зомби" (с) баш. тэг связан в первую очередь с самими зомбями (внезапно, правда?), а уже потом с людьми, социальными сетями и не очень приятными ситуациями, которые все же не попадают под "тэг для плохого". кроме того, этот тэг бывает применим к мозгосносяшим событиям, потому что ном ном ном. тэг: админы фринжа прежде всего ебануты. в полном варианте фраза звучала "админы фринжа прежде всего ебануты, как сама ночь", но мне не понравилась, как она смотрится. автор сей нетленки -- мой соадмин Суоми. тэг касается сообщества однострочников по Фринжу, которое мы ведем совместно с Суомью и Игрушкой. признаюсь вам честно, мы жесткие тролли и беспощадные междусобойщики, обычно все происходило так: Кьют с Суоми что-то придумают, втащат в это Игрушку -- и на выходных открывался тур. больше всего лулзов и фана получают сами организаторы. *тэг: держи линию!. эксклюзивный тэг для выпускных экзаменов из института. дословный перевод тэглайна из масс эффекта "hold the line!". тэг: на меня напали голографические враги. тэг, касающихся воображаемых проблем с людьми. по нему можно найти записи на тему "меня никто не любит", "а вы не азуелили ли?" и "чужие тараканы побеждают моих!". произошел из оговорки, касательно длц к первому МЕ, которая понравилась моему Полковнику. тэг: период тихого психоза в кораблике. еще один тэг, родившийся из разговоров с Полковником. призван обозначать те моменты, когда я глючусь, придумываю себе проблемы, но все это еще не достигло критической массы. тэг: сэр, я тренированный морпех!. история тэга уходит корнями в это видео, оно рили безумно смешное и настолько же тупое. тэг, собственно, для смешных и тупых вещей, для "умных" реплик с твиттера, для троллинга или хорошего настроения. это тэг, который я использую, когда не знаю, какой еще можно было поставить к записи. тэг мягко напоминает о МЕ, но им не ограничивается. тэг: фандомное месиво. эксклюзивный тэг для ФБ 2012. или для любой ФБ, в которую я когда-либо еще ввяжусь.
помимо этого, у меня есть "тэг для хорошего" и "тэг для плохого", тут всё понятно. стоит отметить, что в "тэг для плохого" ушли все старые записи с тэгими "fuck" и "fuuuck", поэтому он значительно обширнее "тэга для хорошего", который появился только в 2011, что ли.
ТЭГИ НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ (в алфавитном порядке): тэг: all work and no play makes Jack a dull boy. референс на главного героя романа Стивена Кинга "Сияние". тэг про работу, подработки, поиски работы... ну, вы поняли. тэг: are you there, God? it's me, Katie. внезапно тэг про Бога. и про религию. и мое отношение к ним. тэг: brain damage. корнями уходит к моему эпичному первому курсу и как-то касается Pink Floyd. тэг касается всех лолшто моментов, фанатских выкладок и вещей за которые мне должно было бы быть стыдно... но нет! тэг: chick-flick moments. этот тэг про "бабское". всякое девичье нытье про внешность, про шмотки и прочее -- это сюда. используется редко, так как "сэр, я тренированный морпех!". был создан в оппозицию тэгу angst-moments и, кажется, был связан с братскими обнимашками братьев Винчестеров. тэг: FRPG. в период с 2009 по 2011 год я довольно активно (по сравнению с сейчас) запиливалась в форумные ролки. этот тэг так или иначе связан с нытьем о постах/созданными персонажами и их жизнью вне ролок. чаще всего там арты, закрытые под участников отыгрышы, реблоги. кроме того, я нещадно юзаю этот тэг для "странных пейрингов". тэг: hell. к сожалению, по нему нельзя найти "вещи, за которые я попаду в ад". вам нужно знать, что когда-то я была ярой фанаткой СПН и ооочень активно ангстила. совершенно бессмысленный тэг, но я почему-то его не удалила. тэг: hello, vegas. комментарии о моих попытках работы в софте Sony Vegas Pro. результаты этих попыток вы можете найти по тэгу: mine: vids или на канале на ютубе. тэг: insomnia. укоренился в дневнике после активного чтения мною Паланика. собственно, когда я засиживаюсь по ночам, и не забываю, что у меня есть такой тэг, я в него тыкаю. так же иногда у меня есть записи о том, как я устаю и не высыпаюсь -- они тоже там. тэг: photo archive. развирт! фотки! собственно, да, я иногда фотографируюсь и иногда показываю это людям. все записи закрыты под избранное, извините.
так же у меня есть тэги категории "people" с непонятными именами (например, тэг: people: Alice). они, как правило, касаются людей из реала, которые были/остаются для меня очень важны. я не категоризирую людей по именам, а раздаю им прозвища (либо юзаю уже существующие), ни одно из этих прозвищ не совпадает с настоящими именами, логинами в соц.сетях и тд. тэги с категорией "mine" (например, тэг: mine: fanfiction) по которым лежат мои фики, ориджи, графика, видео, иконки и тд. куча тэгов с категорией "fandom", соответственно, обозначающих различные фандомы (интересные тэги: fandom: old times -- для старых фандомов, чаще всего книжных или игровых, вероятнее всего я это любила в школе или другом дневнике; fandom: random -- мелкие фандомы, записей по которым мало для именного тэга).