продолжая тему вечера "he puts on the leather gloves".
очередная вариация на тему.
на тему "закрой ворд, перечитай что-нибудь доброе и усни".
(500 слов)
Давно за полночь. Старые часы на кухне раздражающе тикают - тик-так, тик-так. Я стою в коридоре полусобравшись: распахнутое пальто, не намотанный шарф, один ботинок. Пока я собираюсь, я слышу только невообразимо громкое тиканье часов на кухне и свое дыхание. Я не включаю света, собираюсь в полной темноте, разбавленной лишь светом полной луны, моей любимой гостьи. Я люблю сидеть в темноте, электричество использую исключительно, чтобы подогреть чайник или посмотреть последние сводки в интернете. Я застегиваю черное пальто, начиная с нижних пуговиц. Оставляю верхние расстегнутыми и начинаю расправляться с шарфом. Мне нужно поторопиться. Мне кажется, что часы на кухне тикают на каждый из двадцати четырех часов по-разному. И сейчас они сообщают мне о том, что я могу начать опаздывать.
Я шнурую ботинки. Это чертовски самые обычные ботинки из всех, что можно было найти. Хотя они, пожалуй, отличаются тем, что натирают мне пятку, с прежними таких проблем не было. Я одеваюсь в коридоре, а часы на кухне тикают – тик-так, тик-так – и ничего кроме этого в моей квартире не происходит. Я люблю тишину. Я всегда одеваюсь не по погоде. Часы тикают так, как будто мне уже нужно было выйти, а я не хочу идти в этот январский холод. Я поправляю полосатый шарф, чей-то подарок (никак не припомню чей, но это казалось важным) и достаю из кармана пальто кожаные перчатки. Я стараюсь не думать, куда и зачем мне нужно идти, как будто это может отсрочить, дать мне время. Я всегда старательно затягиваю шнурки на своих новых ботинках – не хватало нечаянно споткнуться.
Давно за полночь. Я поворачиваю замок, чтобы выпустить себя из квартиры. Я не признаю защелкивающиеся замки, щеколды, цепочки. Я проворачиваю ключ, закрывая дверь, и кладу его в карман. В моих карманах всегда какая-нибудь мелочь, чеки, старая жевательная резинка, со стертой упаковкой, которую остается только выбросить. Тишина. Нет раздражающих куханых часов, такиющих - иди-иди, тебе-пора. Здесь гораздо темнее, чем у меня в квартире – на лестничной площадке ни одного окна, люминесцентная лампа разбита, осколки стекла скрипят под подошвой.
Я касаюсь пальцем в перчатке из мягкой кожи кнопки лифта и слышу, как где-то сверху заработал механизм, и заскрипела кабина лифта. Я считаю раз, я считаю два. Я не добираюсь до пяти, как двери раздвигаются, впуская меня темное пространство лифта. Я по памяти нажимаю первый этаж. И хорошо, что здесь темно, хоть не видно всех этих остроумных надписей, сделанных придурками, у которых слишком много здоровых конечностей. Я досчитываю до шести, кабина перестает скрипеть, замирает. Двери открываются.
Я выхожу из подъезда, ни разу не запнувшись в кромешной темноте. Фонари на улице тоже не горят, мне начинает казаться, что в квартале просто-напросто отключили электричество. Я поднимаю воротник пальто. Когда я прохожу под фонарем, слышу потрескивание и шорох, но не поднимаю головы, мне некогда, мне нужно спешить. Часы на кухне предупреждали меня о том, что я слишком копаюсь. Мое пальто тонковато даже для осенней погоды, а сейчас на улице ровный слой снега, и сверху еще валит. Правый ботинок натирает пятку. В детстве мне говорили напевать песенку, чтобы Бугимен не пришел. А что мне напевать, если я тоже из них? Из неправильных.