Если бы это было спн, он бы ездил на старой черной машине, неважно, какой марки, может быть, на Плимуте, но не позднее 1970-го. Он бы носил эти глупые клечатые рубашки и любил свой Ременгтон, который не раз и не два спасал ему жизнь. И ружье было бы заряжено солью, а багажник забит странными штуками и святой водой. И у него был бы журнал с кучей газетных вырезок и странных заметок, возможно, это был бы журнал Хелен Каттер, но он был бы полезен в этой войне.
А она ждала бы его. Где-то, он бы сам не знал, где, и искал, все время искал ее, в дороге. От мотеля до мотеля, от одного маленького городка до другого, стирая границы. Стирая воспоминания, превращая все в однообразную скуку нежности и боли. А она, сдерживая слезы помогала бы другим, заезжим. Слишком молодая, чтобы воспринимать ее всерьез, но слишком взрослая для своих девятнадцати. И она пожертвовала бы всем ради того, кого почти не знала, ради допридуманного образа. Образа, созданного только для того, чтобы держаться, когда мир разваливается. Ей всего лишь нужно было имя, чтобы им назвать причины, чтобы жить и бороться. Ей всего лишь нужен было лицо, смазанные памятью черты которого можно было вспоминать перед сном и по утрам, чтобы заставить себя снова открыть глаза и увидеть серый рассвет.
А когда он вернулся бы, она бы ждала. Но было бы слишком поздно для них.